[НАВИГАЦИЯ ]

:: Новости ::

:: Автор ::

:: Фотоальбом ::

:: Книги ::

:: Рассказы ::

:: Стихи ::

:: Мыслишки ::

:: Дизайны ::

:: Мобилка ::

:: Гитара ::

:: Сундук ::

:: Связь ::

:: Друзья ::

Лекарства и сандал.

                                                          Посвящается Игнатьевой Екатерине

Она ненавидела этот город, а тот в свою очередь ненавидел ее. По ночам, когда Генри спала, город, словно живое существо, пялился на нее горящими окнами общаги напротив, обитатели которой либо не спали вовсе, либо делали это исключительно днем; и девушку никогда не оставляло ощущение, что за ней наблюдают…Ее полное имя, Генриетта, словно бы обязывало быть похожей либо на чопорную светскую даму давно ушедших времен, либо на бесшабашную героиню поэмы Цветаевой. Но для светской дамы девушка была еще слишком молода, а кто такая Цветаева она знала лишь понаслышке. Поэтому Генриетта оставалась сама собой, вернее менялась так же часто, как кадры в старом немом кино…Это самое немое кино она видела каждый день за окном: когда незадачливый пьянчужка возвращался домой, готовый к неминуемой «казни» от когда-то нежной «ручки» жены; когда несостоявшиеся любовники покидали теплое местечко из-за старухи-соседки, считавшей их отношения выходящими за нормы морали; когда…впрочем, эти самые «когда» можно перечислять до бесконечности, и Генри это, несомненно, далось бы легче, чем мне, но вот только девушка не любила все эти сцены, привлекающие по ее мнению лишь выживших из ума старух и «сторонних наблюдателей жизни», так подробно описанных Мареком Хласко в «Первом шаге в облаках». Но тем ни менее, каждый раз, приходя домой, ей хватало сил раздвинуть тяжелые занавески и впустить в пыльную комнату серость буднего дня…с каких-то пор, а точнее после знакомства с Данилом, она перестала любить солнечный свет, и ждала только тот момент на границе дня и ночи, когда его можно будет заменить ламповым…

Был февраль, и метель за окном не успокаивалась уже четвертый день. Казалось, что скоро снег проберется даже в спокойный уют городских квартир, туда, где люди искали убежища от истязавшей их непогоды. И Генри тоже приходилось сидеть дома, забравшись с ногами в свое любимое красное кресло, и читать книги, понятные только ей одной. А рядом, на кровати, молчаливым псом всегда лежал телефон. Иногда Генри думала, что телефон, пожалуй, самая молчаливая вещь в доме, и, порой его немота доводила девушку до слез…Но разве может плакать девчонка с мужским именем?..

Резкий порыв ветра распахнул форточку, и на столе остался белыми дорожками снег… «Только теперь наклониться и зажать одну ноздрю…» - подумалось ей. Генри протянула руку и на ощупь нашла телефонную трубку, которая тут же как-то уж слишком удобно легла в ладонь, соблазняя набрать совсем другой номер…номер, где поселились ледяным одиночеством гудки…до поры, разумеется…телефон заверещал, и в трубке, сквозь шум и бесконечные помехи, отозвался усталый женский голос:

-         Але…
-         Лиз? Привет…- Генри приходилось вслушиваться, чтобы различить в хаосе телефонных    проводов голос подруги, - почему не звонишь?
-         Да я вот только вошла…
-         Как дела? – вопрос был почти риторический, и каждый раз задавая его, девушка заранее знала, что Лиза ответит: «Нормально», но все же не уставала спрашивать.
-         Нормально…
-         Как Сашка?
-         Я была сегодня у него и… - в трубке повисло напряженное молчание, лишь изредка прерываемое непонятно как попавшим в их разговор радио…Утробный мужской голос в телефоне вещал: «Но пока ученые не смогли найти наиболее рациональное решение этой проблемы и…»
-         И?.. – поинтересовалась Генри, сама не понимаю у кого, у мужчины с утробным голосом или у подруги.
-         Я не знаю…он так говорил, как будто хочет расстаться…заставил меня пообещать, что если так случится, я не буду резать вены, глотать таблетки и вешаться…
-         Пообещала?
-         Ему? Да.
-         А себе?
-         Зачем?
-         А мне пообещаешь?
-         Знаешь за что я тебя люблю? За то, что ты никогда ничего не требуешь обещать…
-         Угу.
-         Что угу?
-         Знаю… - на этот раз молчание длилось еще дольше, замолчал даже мужчина с радио. – Ты ревешь что ли?
-         Я? Да нет…
-         Придешь?
-         Угу…минут через десять… 

Минут через десять Генри подошла к окну на кухне, болезненно поморщилась от холода и протянула руки к газовой колонке в надежде хоть как-то их согреть; но холод был внутри нее, он разрывал все тело на части, заставляя даже здесь, за толстыми стенами, мерзнуть. Может быть где-то ей, девчонке с ледяными руками и остановившимся сердцем, будет теплее…       где-то, где угодно, лишь бы рядом с Ним…но генри сразу же выкинула эти мысли из своей головы и разорвала в клочья, поспешно заменив их на уходящую в темноту лестницу, окруженную слепыми бельмами прожекторов, и стелящимся по неровному каменистому полу сырым туманом… Почему-то каждый раз, когда Генриетта хотела перестать думать о Даниле, она вспоминала пещеры  в Сочи. Там, уже выходя из пещер, она стояла на истертых ступеньках лестницы, протянув одну руку к выходу, а другую в сторону манящей, пахнущей вечностью глубины…свет и тьма…тепло и холод… что же выбрала она тогда: жизнь или вечность? Наверное, второе, если так холодно…

Звонок в дверь был такой же тихий и несмелый, как голос Лизы, и Генри подумала, что когда-нибудь эту женщину будут любить все, потому что не любить ее будет просто нельзя. Таких любят все, хотя и слишком часто говорят за спиной, что они не от мира сего. А еще Генриетта подумала, что, возможно, когда сама она что-то поймет, что-то, о чем пока не догадывается, тогда она тоже станет такой, и ее тоже будут любить…Только бы вот не жалели…

Лиза объявилась на пороге в распахнутой шубе и с небрежно разбросанными по плечам волосами, и Генри тут же представила, что, возможно, вот так она и шла.

Генри подняла глаза на подругу, помолчала с мин6уту, а потом вдруг зло рассмеялась:

-         Да? Опять? По-моему я становлюсь главным героем Сашиных кошмаров. Но ведь кого-то же надо обвинить…
-         Угу…тебя и мать…
-         Гы… А ты тоже думаешь, что я тебя подставила? Только честно…
-         Нет, конечно! Я же знала чем это может закончиться, и осознанно на это шла… Я вот думаю, может, лучше было еще тогда расстаться, когда мы об этом говорили…давно еще…
-         Кто же знает? – ответила Генри и тут же грустно улыбнулась, замечая в своем голосе абсолютно Даниловы интонации…да и выражение то тоже было его…
-         Что улыбаешься?
-         Я становлюсь на Него похожа…Мне это мать сказала, вчера…
-         Ты всегда так.
-         Угу…

Они сидели и смотрели друг на друга тем взглядом, в котором нет ни осуждения, ни жалости…только понимание. Лиза тяжело вздохнула, облизнула потрескавшиеся губы:

В комнате стояла полная тишина, такая, что было слышно как коту Генриетты снятся сны…Только под потолком витал легкий дым от курящегося на столе сандала, и тонкий запах благовонья растекался по комнате.

Две девчонки смотрели друг на друга сквозь закрытые веки…со стороны могло показаться и так. Но если посмотреть глубже, будет видно как в пустой комнате, где есть только кресло и красная настольная лампа, сидят две усталые, немолодые женщины, которые знают о жизни слишком много, чтобы уметь ей радоваться… и не пробуйте заглянуть в их глаза!

Генри встала и подошла к столу, на котором в беспорядке были разбросаны карандаши и скомканные листы бумаги. Она протянула руку и бережно извлекла из общего бардака резак.

Она ушла на кухню, а когда вернулась, в руках у нее были два бокала, заполненные на половину темно-янтарной жидкостью.

Было уже темно, и в общаге напротив зажигались подслеповатые глаза окон. В комнату лился матовый свет ущербной луны. Злилась, засыпая все вокруг снежными хлопьями, метель.

-         Лекарствами пахнет… - вдруг сказала Лиза и поставила бокал на стол, - …спасибо…спасибо тебе, генри! Ты была права: легко только тогда, когда не знаешь…
-         Угу…давай руку…
-         Зачем?
-         Мы пойдем вместе…
-         Мы?
-         Да.

Лиза медленно вложила свою кисть с длинными тонкими пальцами в раскрытую навстречу ладонь Генри. Она была абсолютно спокойна, и на ее лице не отражалось ничего. И генри почему-то подумала, что года через два на этом лице уже появились бы первые морщинки, уголки губ опустились бы вниз, а темные тени под глазами стали бы еще глубже…но этого не случится…

Не знаю…Знаю только, что путь наш будет пахнуть лекарствами и сандалом…

Февраль 2001